Хочбар Рамазанов
Георгий Адамович: «Творчество – это правда слова, соединенная с правдой чувства»
Поэт-акмеист, литературный критик и переводчик Георгий Викторович Адамович родился 7 апреля 1892 года в Москве, в семье генерал-майора польского происхождения, руководившего Московским военным госпиталем.
«В семье нашей было множество военных, два моих старших брата служили в армии. А про меня, по семейной легенде, отец сказал: “В этом ничего нет военного, его надо оставить штатским”. Так меня штатским и оставили», – вспоминал Адамович.
Некоторое время Георгий обучался во 2-ой Московской гимназии, но после смерти отца семья вынуждена была переехать в Петербург, где Георгий поступил в 1-ую Петербургскую гимназию.
«Я попал в окружение родных моей матери, это была самая обыкновенная, средняя буржуазная семья. Политикой они мало интересовались и хотели, чтобы все продолжалось так, как было, чтобы все стояло на своих местах, чтобы сохранялся порядок», – рассказывал Адамович.
В гимназии Георгий начинает серьезно интересоваться литературой, особенно увлекается французской и русской поэзией. В 1910 году поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета.
В университетские годы Адамович сближается с акмеистами. В 1913 году получает приглашение участвовать в собраниях первого «Цеха поэтов» и вскоре становится членом его внутреннего круга, куда, среди прочих, входили Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Георгий Иванов. В этот период его стихи впервые появляются в петроградской печати. В 1915 году опубликовал стихи «Балтийский ветер» («Голос жизни», №12), «Элегия» (альм. «Зеленый цветок»), «Оставленная» («Огонек», №17), «Вот все, что помню: мосты и камни…» («Новый журнал для всех», №6), «Так беспощаден вечный договор…» с посвящением Ахматовой («Новый журнал для всех», №8), а также рассказы «Веселые кони» («Голос жизни», №8), «Свет на лестнице» («Огонек», №40). Позже печатал стихи и рассказы в «Северных записках», «Биржевых ведомостях», «Аполлоне», участвовал в альманахах и сборниках «Вечер “Триремы” V…» (1916), «Тринадцать поэтов» (1917), «Свирель» (1917), «Весенний салон поэтов» (1918) и др.
В январе 1916 года в издательстве «Гиперборей» выходит первый поэтический сборник Адамовича «Облака», включавший 25 стихотворений. Рецензенты дружно отметили безупречный вкус автора, сказавшийся, однако, не столько в оригинальном творчестве, сколько в умелом следовании избранным образцам (отмечалось влияние Блока, Анненского, Кузмина, Ахматовой, Вердена). В.Ф. Ходасевич вообще находил преждевременным давать оценку его стихам: «Говорить о г. Адамовиче значило бы пока говорить о его учителях, что не входит в нашу задачу». В обзоре новых книг поэтов акмеистического круга Гумилев определяет его как «поэта во многом не установившегося», в чьих стихах иногда проглядывает «своеобразие мышления, которое может вырасти в особый стиль и даже мировоззрение».
Университет Адамович окончил в разгар революции – в 1917 году. Происходящие драматические события, не знающие аналогов по масштабу и своей дикой ярости, о которых так откровенно печально и отчаянно писал Иван Бунин в дневнике, ставшем впоследствии «Окаянными днями», конечно же, не обошли стороной и молодого студента, несмотря на его попытки концентрироваться только на литературе: «Надо сказать, что и у меня в юности политических интересов не было. У меня были интересы литературные. Я довольно рано познакомился с поэтическими кругами Петербурга, там тоже о политике говорили мало. Но я помню, например, 1905 год, 9 января, эти тревожные дни, помню японскую войну, которая многих напугала. И тогда у меня проявлялись скорее какие-то либеральные склонности, в противоположность моей семье. А когда началась война четырнадцатого года, конечно, все изменилось. Мой старший брат во время войны был командиром лейб-гвардии Кексгольмского полка. Помню его приезд с фронта в шестнадцатом году, приблизительно за восемь месяцев до революции. Я спрашивал, чем, по его мнению, кончится война. Он был убежденный монархист, ни о какой революции не думал, а если и думал, то со страхом. И меня поразил его ответ: “Кончится тем, что всех нас будут вешать”».
В интервью и заметках Адамович часто вспоминал то время и события, которые предвещали великие изменения в России: «Я помню предреволюционные месяцы, крайнюю тревогу в обществе. Война затягивалась, чувствовалось, что Россия может эту войну не выдержать, потому что Германия оказалась гораздо сильнее, чем думали. Но я помню хорошо 1 ноября шестнадцатого года, когда Милюков в Думе произнес знаменитую речь, где в первый раз упомянул об императрице Александре Федоровне в не совсем доброжелательном тоне. По тогдашним русским порядкам, о представителях царской фамилии нельзя было говорить в общественных местах ничего критического. А Милюков в своей речи, где он несколько раз вопрошал “Это глупость или измена?”, сказал: “Россией правит пышно титулованная истеричка”. Нас абсолютно поразила эта фраза. В печать она не попала, но, как и все, что делалось в Думе, моментально стала известной.
После этих событий в обществе нарастало тревожное настроение, и было ясно, что со дня на день должно что-то серьезное произойти.
У меня была тетка, богатая женщина, у нее была карета, и вот недели за две до революции она в карете куда-то поехала и вернулась бледная, испуганная. “Я не знаю, что теперь за люди, но я садилась в свою карету, а какой-то человек остановился и сказал: ‘Садись-садись, недолго еще прокатаешься’”. Такие были настроения на улицах.
Я сам 24-го или 23-го заходил в университет. Там был сторож, в прошлом, вероятно, солдат, заслуженный человек. Он меня хорошо знал, часто со мной разговаривал. И вот вдруг он мне говорит: “А скоро мы Николашку за ноги повесим”. Мне это показалось чем-то невероятным. Старый университетский сторож говорит такое студенту, это уже действительно конец империи, развал всего».
Адамович, как и многие писатели и поэты того времени, глубоко переживал распад империи. Материальные трудности, постигшие его самого и его семью, аккомпанировали отчаянному чувству, что это все не может быть реальностью, что это все – сон. За три месяца до революции его сестра Татьяна Викторовна Адамович вышла замуж, и молодой семье нужно было найти жилье. В конце 1916 года город был настолько переполнен беженцами из прифронтовых губерний, что снять квартиру было просто невозможно. Не только дома, но и улицы были заполнены людьми, собиравшимися в толпы по 50-100 человек перед очередным уличным агитатором, срывавшими плакаты с изображением Николая и любой императорской символикой. Однако это не насторожило даже мать Адамовича. 26 февраля 1917 года, в разгар уличных беспорядков со стрельбой, она собралась в театр. Несмотря на попытки сына отговорить ее, она поехала. «Я ей говорил, что страшно, что на улицах стреляют, а она отвечала: “Да, но у меня кресло заказано, я должна поехать”», – вспоминал Адамович.
А следующим утром, 27 февраля, началось вооруженное восстание части Петроградского гарнизона. Восстала учебная команда запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка в числе 600 человек. Солдаты приняли решение не стрелять в демонстрантов и присоединиться к рабочим. А начальник команды штабс-капитан И.С. Лашкевич был убит своим же подчиненным.
Адамович вспоминал, что в то морозное февральское утро его сестра, которой удалось снять лишь половину квартиры у начальника тюрьмы предварительного заключения на Шпалерной, прибежала к нему в одной ночнушке: толпа разгромила тюрьму и грозилась убить начальника, да и сестру с мужем, которым пришлось спасаться бегством.
После Октябрьской революции Адамович переводил для издательства «Всемирная литература» французских поэтов и писателей (Бодлер, Вольтер, Эредиа), поэмы Томаса Мура («Огнепоклонники») и Дж. Г. Байрона, затем, уже в эмиграции, Жана Кокто и, совместно с Г. Ивановым, «Анабазис» Сен-Жон Перса, а также «Постороннего» Альбера Камю.
Стихи 1916–1922 годов вошли во второй сборник Адамовича «Чистилище» (1922). Как и в «Облаках», здесь преобладают настроения одиночества и тоски, с той существенной разницей, что за многими из собранных здесь 47 стихов стоит реальный опыт его «первого изгнания»: ранней весной 1919 года, в самые тяжелые времена «военного коммунизма», Адамович был вынужден уехать в Новоржев (близ Пскова), где в течение почти двух лет работал учителем в местной школе. Адамович покинул Россию довольно поздно для представителя первой волны эмиграции – лишь в 1923 году, спустя шесть лет после революции, он переехал в Берлин, а затем поселился в Париже.
Как критик он выступает в журнале «Современные записки», газете «Последние новости», затем в «Звене» и «Числах», постепенно приобретая репутацию «первого критика эмиграции». Стихов он пишет мало, тем не менее, именно ему эмигрантская поэзия обязана появлением так называемой «парижской ноты» – предельно искреннего выражения своей душевной боли, «правды без прикрас». Поэзия призвана быть дневником человеческих печалей и переживаний. Она должна отказаться от формального эксперимента и стать «безыскусственной», ибо язык не в состоянии выразить всю глубину жизни духа и «неисчерпаемую таинственность повседневной жизни». Искание правды становится пафосом поэзии Адамовича эмигрантского периода. Его путь русский мыслитель Г.П. Федотов назвал «аскетическим странничеством».
Согласно Адамовичу, творчество – это правда слова, соединенная с правдой чувства. Поскольку преобладающим стало чувство метафизического одиночества личности, которая, независимо от ее воли и желаний, сделалась полностью свободной в мире, не считающемся с ее запросами или побуждениями. Поэзия в старом понимании слова – как искусство художественной гармонии, воплощающее целостный, индивидуальный, неповторимый взгляд на мир, – оказывается теперь невозможной. Она уступает место стихотворному дневнику или летописи, где с фактологической достоверностью передана эта новая ситуация человека в гуще действительности. Свою программную статью, где обобщены мысли, не раз высказанные Адамовичем и прежде (они составили творческое кредо поэтов «Парижской ноты»), он назвал «Невозможность поэзии» (1958).
Позиция Адамовича была оспорена его основным антагонистом в литературе В.Ф. Ходасевичем. Развернувшаяся между ними в 1935 году дискуссия о приоритете эстетического или документального начала в современной литературе явилась одним из наиболее важных событий в истории культуры Зарубежья. Адамович исходил из убеждения, что поэзия должна прежде всего выразить «обостренное ощущение личности», уже не находящей для себя опоры в духовных и художественных традициях прошлого, и противопоставлял «ясности» Пушкина «встревоженность» Лермонтова, которая в большей степени созвучна современному умонастроению. Его собственные стихи проникнуты настроениями тоски по Петербургу (для Адамовича «на земле была одна столица, остальные – просто города»), чувством пустоты окружающей жизни, поддельности духовных ценностей, которые она предлагает, сознанием счастья и горечи свободы, доставшейся в удел поколению покинувших Россию и не нашедших ей замены. Доказывая, что поэзия уже не в состоянии стать, как прежде, делом жизни, поучением, философской концепцией, Адамович, однако, нередко ставил эти тезисы под сомнение собственной поэтической деятельностью.
В начале Второй мировой войны Адамович записывается добровольцем во французскую армию. После войны сотрудничает в газете «Новое русское слово». Сочувственное отношение к Советской России приводит его к разладу с определенными кругами эмиграции. Последний сборник Адамовича «Единство» вышел в 1967 году. Поэт обращается к вечным темам бытия: жизнь, любовь, смерть, одиночество, изгнанничество. Тема смерти и тема любви объединяют стихотворения сборника и объясняют его название. Уход в метафизические проблемы не означал отказа от «прекрасной ясности» и «простоты». Адамович по-своему, как заметил поэт и критик Ю.П. Иваск, продолжал акмеизм. Он постоянно ощущал форму – плоть стиха, поэтическое бытие слова. Отвечая на им же самим поставленный вопрос – какими должны быть стихи? – Адамович писал: «Чтобы все было понятно, и только в щели смысла врывался пронизывающий трансцендентальный ветерок…» К этой творческой сверхзадаче и стремился поэт:
Найти слова, которых в мире нет,
Быть безразличным к образу и краске,
Чтоб вспыхнул белый безначальный свет,
А не фонарик на грошовом масле.
В 1967 году вышла итоговая книга критических статей «Комментарии» – этим же словом Адамович определял свою литературную эссеистику, регулярно печатавшуюся с середины 1920-х годов (первоначально в парижском журнале «Звено», а с 1928 года – в газете «Последние новости», где он вел еженедельное книжное обозрение). Круг интересов Адамовича-критика был очень широк: мимо него не прошло ни одно значительное явление как литературы эмиграции, так и советской литературы. Многие его наиболее значительные эссе посвящены русской классической традиции, а также западным писателям, пользовавшимся особым вниманием в России. Чуждый строгой литературоведческой методологии, признававшийся в нелюбви к «системам», Адамович неизменно предпочитал форму «литературной беседы» (таким было общее заглавие его регулярных публикаций в «Звене») или заметок, которые нередко написаны по частному поводу, однако содержат мысли, важные для понимания общественных и в особенности эстетических взглядов автора.
«Комментарии», где запечатлена драма русской литературы, пережившей раскол на два лагеря, во многом определили творческое самосознание молодой литературы эмиграции в 1920–1930-е годы.
Гайто Газданов отзывался о «Комментариях» очень высоко. Из личного письма Газданова Адамовичу: «Дорогой Георгий Викторович, помните, по телефону я Вам сказал, что собираюсь написать письмо по поводу Вашей книги “Комментарии”. И вот теперь, когда я сел за стол и начал это письмо, я почувствовал, что взял на себя задачу если не непосильную, то чрезвычайно трудную. Потому что об этой книге нужно было бы писать много и подробно: и если бы я это сделал, то получилось бы, наверное, утомительно и вряд ли интересно». Однако, не стоит забывать, что Газданов тогда возглавлял русскую редакцию «Радио Свобода», и уж там у него было время говорить о «Комментариях». 18 декабря 1967 года Газданов посвятил эфир Адамовичу вообще и этому сборнику в частности: «Георгий Адамович – поэт и литературный критик. Как поэт он современник Гумилева, Мандельштама, Георгия Иванова, Блока, Ахматовой, которых он близко и хорошо знал. Всю свою зарубежную жизнь он провел в Париже, где и живет в настоящее время. Он один из лучших знатоков русской поэзии и литературы и человек европейской культуры – в том смысле, в каком к европейской культуре принадлежали все лучшие русские писатели девятнадцатого и начала двадцатого века. Его книгу “Комментарии” следует признать одной из замечательных книг в этом виде литературного искусства, том, которое определяется французским словом ‘Essai’. Это не критика в буквальном смысле слова и не литературное исследование, и это совершенно непохоже на так называемые литературоведческие труды, которых так много выходит в Советском Союзе и за границей, и читая которые, невольно вспоминаешь жестокие слова Толстого: “Критики, это глупые, которые пишут об умных”. “Комментарии” Адамовича, это рассуждения о судьбе религии, о Достоевском и Толстом, о вечных темах, о русской и европейской литературе. Что следует подчеркнуть, это то, что Адамович, будучи человеком блестящей культуры, непогрешимого литературного вкуса и той свободы взглядов и идей, проявления которой в условиях советской цензуры оказались бы невозможными, – Адамович пишет обо всем, что его интересует, так, как это может позволить себе только человек с острым аналитическим умом и редкой в наше время литературной эрудицией, не стесненной никакими ограничениями и канонами. Как известно, история русской литературы – как она преподается в Советском Союзе и как она преподавалась в царское время – грешит самыми грубыми ошибками: Гоголь – основатель натуралистической школы, Белинский – великий критик, и так далее – вплоть до злополучного социалистического реализма. История русской литературы в представлении Адамовича, это нечто совершенно другое, и я думаю, что по сравнению с тем, что пишется о литературе в Советском Союзе, она открывает новые горизонты – говорю это, не боясь впасть в преувеличение».
О непосредственно дружеских отношениях Гайто и Георгия известно достаточно мало. Возможно, оттого, что оба литературных деятеля до сих пор не оценены по достоинству. Однако все же найти информацию можно: Адамович писал о Газданове именно в журнале «Русская мысль» 45 лет назад, в декабре 1971 года: «Сблизился и подружился я с Газдановым сравнительно недавно, а в последние годы телефонировал он мне чуть ли не ежедневно, беседовали мы подолгу, по крайней мере до тех пор, пока он жил, как и я в Париже. Именно в те годы я оценил его быстрый, своеобразный ум, его острое чутье и даже его природную доброжелательность, ускользнувшую от моего понимания – или от моего внимания – прежде. В довоенный период эмиграции что-то меня от Георгия Ивановича отдаляло, сближению мешало. Держался он вызывающе, в особенности на публичных собраниях, в то время в Париже очень многочисленных. Никаких авторитетов не признавал. Ни с чьими суждениями, кроме своих собственных, не считался. Повторяю, дружба и сближение возникли много позже, и только тогда, много позже, я понял, сколько было в Газданове хорошего, верного именно в дружественности, сколько в нем было истинно человеческого. Мы говорили о литературе, постоянно касались Льва Толстого, перед которым он глубоко преклонялся. Почти также высоко ставил он Достоевского, однако все же с оговорками. Главным образом вспоминаю самый тон наших разговоров, так сказать – обо всем и ни о чем, о повседневных мелочах жизни, о том, из чего на протяжении лет складывается общее наше существование…» («Русская мысль». 1971. 30 декабря. № 2875. С.10).
Они часто вели беседы о литературе на «Радио Свобода». Адамович называл своего друга наиболее последовательным преемником Ивана Бунина, Газданов же настолько высоко оценивал Адамовича, что в личных письмах писал ему: «“Комментарии” прочтет, я надеюсь, известное количество людей, но сколько из них эту книгу поймут? Я лично знаю трех-четырех человек, которые могут ее прочесть с пользой для себя. А остальные? Тут конечно обвинять автора нельзя. Но уверяю Вас, ни Евтушенко, ни Вознесенский, ни Ахмадулина просто не поймут о чем тут речь, не говоря уж о ссылках на Паскаля, Монтэня, на Alain’a. Я не хочу сказать, что ее надо было бы писать иначе, Боже сохрани. Но российская культура сейчас находится в плачевном состоянии, в частности советская ее часть. И это очень печально. Для нее “Комментарии” – это роскошь, которая ей не по средствам…»
Адамович скончался 21 февраля 1972 года, спустя три месяца после смерти Гайто Газданова. Смерть двух друзей-литераторов обозначила конец богатой литературной эпохи русского зарубежья, влияние и значение которой трудно переоценить.
Использованы фотографии из журналов «Огонек», «Нива», L’Illustration за 1917 год, а также из альбома «История пишется объективом»
